Юбилей
Беседа с Наталией Большаковой, состоявшаяся в Новой Деревне в марте 1989 г.
Опубликовано в альманахе "Христианос" IX, 2000
О духовности
— Отец Александр, сейчас много говорят о духовности, но думаю, что люди нередко вкладывают разный смысл в это понятие. Что же есть духовность?
— Слово «духовность», которое стало модным, им злоупотребляют, его затаскали, как это у нас часто бывает, — этим словом обозначают две вещи, очень разные, хотя и тесно связанные между собой.

Первое. Духовность — свойство природы самого человека, это то уникальное, исключительное, важнейшее, что отличает человека от других самых высокоразвитых живых существ, это то, что даже трудно определить словами. Дух – невидим, непространствен, он нигде не находится. Но дух нам не внеположен, он не что-то чуждое нам, а это сама наша человеческая природа, и для того, чтобы дать определение этому свойству, духовности и духоносности — человек несет в себе дух, — пришлось бы встать на некую иную точку, откуда-то смотреть, что для нас невозможно, ибо дух — это мы сами и есть.


И дух выше, он по своей природе шире рациональных определений, он в них не втискивается. Дух – это и мышление, и сознание, и воля человеческая — это весь тот континуум, сложный и в то же время единый целостный поток, который составляет особенность человека.

— Что отличает дух от души?
— Душа есть и у растения, и животного — это психика, а вот творчество, сознание, свобода, добро и зло — это дух. Если отнять у человека все, что не материально, — мысль, чувство, совесть и т.д. во что превратится человек? В говорящего робота, в орангутанга в пиджаке. Нет, даже хуже! Дух — это храм человека, и если дух свят, то он как бы захватывает все существо человека, и тело его становится храмом. Поэтому нам дороги мощи святых.

Мы знаем, что человек теснейшим образом связан с мирозданием. Он настолько тесно связан с бытием природы и ее законами, что если человека хотя бы на секунду изъять из этого окружения, он погибнет. Не только пища, воздух, вода, но все в целом является нашей средой, и, если мы хотим существовать, мы должны быть частью среды, быть вписанными в нее.


Это биологическое, психофизическое бытие человека принципиально не отличается от природы других высокоразвитых животных, это есть дар природы, который мы возвращаем ей, умирая, обращаясь в прах. Духовность же есть то, что мы у природы не заимствуем, она отсутствует в природе.


В природе нет творчества, нет таких особенностей, как личностное самосознание, добро и зло, она не может научить добру и злу (недаром она названа у поэта: «равнодушная природа»), в ней нет страдания, для нее существуют лишь стихии. Так вот, особенность человека, делающая его трагическим царем мироздания, заключена в духовном начале, которое ему присуще, даровано.

– Дух и душа человека существуют до его зачатия и рождения?
— В Церкви нет единого мнения на этот счет, могу высказать только свое мнение. Я думаю, что душа человека находится в общей душе человечества, но не в индивидуальном виде, а как бы в слитном. Становится же она самой собой при зачатии, при рождении. Она не создается, а как бы отделяется от этого ствола.
– А после смерти?..
— Убежден, что дух человека не разрушается смертью, что в вечность мы понесем то же сознание, которое в нас есть теперь, но как это нелегко представить, изобразить ... Вот Вы, наверное, читали книгу Моуди «Жизнь после жизни» и обратили внимание, что почти никто не мог передать, что же за мир им открывался, у нас и слов таких нет.
– Отец Александр, у нас миллионы людей вынуждены были жить так, словно духовности не существует вовсе...
— Недооценка, а вернее, пренебрежение духовностью привело к нынешнему состоянию общества, которое оказалось ориентированным на низшие стороны человеческого бытия. Из известного афоризма о том, что прежде чем человеку начать заниматься философией, религией, поэзией, он должен есть и пить, — из этого афоризма рождалось молчаливое признание того, что самое важное есть, пить и так далее. Отсюда унижение человека как духовного существа, фактическое обесценивание свободы, достоинства личности и даже жизни.

«Человеческий фактор» оказался вторичным по сравнению с выплавкой чугуна и стали. И только когда стало ясно, что попрание духовности в человеке ведет к умственной, моральной и профессиональной деградации, когда антидуховность, прикрывающаяся пустой псевдодуховной фразеологией, стала разрушительно сказываться на социальных и хозяйственных вопросах, многие спохватились, и дай Бог, чтоб не было поздно.

Человеческая духовность не есть наше изобретение. Мысль человека отображает Мысль космическую, сознание человека отображает космическое Сверхсознание, духовность человека связана с высшим духовным планом бытия. Библия учит нас, что духовность человека заключается в том, что он есть образ и подобие Творца.

Когда человеческая духовность приходит в состояние дисгармонии со своим первообразом, это влечет за собой духовные и нравственные недуги, духовную и нравственную гибель. Поэтому я очень рад, что понятие духовности стало постепенно возвращаться в общественное сознание, это сможет стать началом обретения человеком самого себя, утраченного в процессе материалистического самоотчуждения.
– Вы говорили о двух аспектах понятия «духовность»...
— Второй аспект связан с формами реализации нашей духовной природы. С ее отношением к Вечности, своему призванию, любви и творчеству, к миру, к другим людям. Может существовать темная, я бы сказал — демоническая форма реализации. Как талант, как наука, как любые другие возможности, наша духовность может быть направлена и на добро, и на зло. Каннибальские культы доколумбовой Америки или нацизм — это тоже, увы, есть проявления духовности. Следовательно, этот уникальный дар, как теперь любят выражаться, амбивалентен. Потому что само богоподобие человека, то есть, по сути дела, его духовность, неотделимы от свободы. Жестко запрограммированная направленность духовности была бы лишена одной из важнейших прерогатив духа — свободы. А если есть свобода, значит, существуют, по меньшей мере, два пути — путь к Первообразу и путь удаления от него.
– Как гений и злодейство?
— Гений является даром, присущим духовности, человек его себе не выбирает, а путь злодейства — это выбор, направленность и устремленность воли человека.
– Выбор — сознательный?
— Не обязательно. Волевая направленность исходит из глубины человеческой природы и не всегда проходит через фильтр разума и сознания. Более того, она часто искусно прячется от света. Раз Вы употребили формулу «гений и злодейство», вспомним пушкинского Сальери. Имея элементарные религиозные представления, он отлично знал о заповеди «Не убий», но терзавшая его зависть не позволила ему осознать преступность его шага. Напротив, он оправдал себя с помощью некоей абсурдной логики, в которой нормальному разуму нет места.
– Что порождает абсурдную логику?
— Воля ко злу, направленная в противоположную от Первообраза сторону. Николай Бердяев писал, что иррациональная природа зла не позволяет его до конца рационализировать. Это подобно тому, как нельзя перевести на язык строгой логики хаотический бред душевнобольного.
– Значит ли это, что Бог оставляет человека?
— Думается мне, что полностью Он никогда человека не оставляет. Он рядом с ним, всегда готовый принять его покаяние, до последней минуты, как было с разбойником на кресте.
– Как же человеку спастись?
— А что Вы понимаете под спасением?
– Как уберечься от того, чтобы воля твоя была направлена ко злу?
— Эту задачу ставят перед собой все мировые религии. Они выработали на протяжении тысяч лет определенные религиозно-этические кодексы и заповеди, на исполнение которых ориентировали своих последователей. Роль религий в воспитании положительных начал духовности всегда была не только огромной, но фактически главной.
– А роль христианства?
— Христианство не стоит в ряду других религий, хотя в нем тоже выработаны кодексы и заповеди. Оно открывает нам, что приобщение к Высшей и Божественной жизни и победа над злом внутри нас не могут быть достигнуты одними человеческими усилиями. Как бы ни были важны попытки и усилия жить по Божьему закону, Новый Завет, в частности, апостол Павел, учит нас, что решающим является Благодать. Слово это имеет много значений, но в Новом Завете оно означает Высшую Божественную силу, которая преображает духовность человека в ответ на его веру. Вот почему апостол Павел говорит, что мы спасаемся не делами закона, а верой во Иисуса Христа.
– Что такое «дела закона»?
— Это и есть следование кодексам, которые выработаны в дохристианских религиях. Конкретно апостол имеет в виду Ветхозаветные заповеди. Разумеется, он не отрицает, что эти заповеди священны, они открыты Богом, но, я повторяю, наличия кодекса недостаточно. Должно осуществляться таинственное единение Высшего Начала с несовершенной человеческой волей.
– Но Вы говорите: верой во Иисуса Христа, а не в Бога ...
— В этом-то и отличие Евангельского Откровения от мировых религий. Каждая из них движима прекрасным и возвышенным стремлением ввысь, к Абсолютному и Безусловному, и я не верю, что такое стремление может остаться тщетным. Однако преодолеть бездну, которая отделяет Вечное от временного, Абсолютное от относительного, Божественное от человеческого возможно, лишь, если над этой бездной перекинут мост. Если нет моста, мы можем видеть тот далекий, чудесный берег, его свет, его красоту.

Через пропасть до нас могут донестись и «звуки небес», и веяние бессмертной красоты, и нам может показаться, что мы уже там, на другом берегу, но в действительности — моста нет. Этим мостом становится богочеловеческая мистерия, когда Вечность сама приходит к нам, сама перекидывает мост, говорит с нами человеческим языком, открывает себя в богочеловеческой личности.

Это — Иисус Назарянин, возвестивший миру радостную весть о спасении. Для нас, христиан, Он не просто жил и умер в правление прокуратора Пилата, Он — победитель смерти. Не в том смысле, что Он оставил после себя «дело», учение, книги, а в том, что Он Сам незримо остался на земле, и каждый, кто ищет встречи с Вечным, находит Бога во внутреннем единении со Христом.
– Значит, только через Христа путь к Богу?
— Именно так.
– Но ведь есть православная духовность, католическая, протестантская — или это одно и то же?
— Конечно, в чем-то главном, в любви к Богу через Богочеловека Иисуса Христа христианская духовность едина. Однако в силу конфессиональных и культурно-исторических особенностей каждого из христианских вероисповеданий сложились различные типы христианской реализации духовности.
– А есть ли иной, кроме религиозного, ну, скажем, - нравственный путь реализации духовности?
— В общем-то, есть, существует. Но он фактически неотделим от религиозных традиций, ибо только в этих традициях была сформулирована и утвердилась шкала нравственных ценностей. Потому что, если нам следовать этике, то надо знать, какой этике: ницшеанской, древнеримской или христианской. Шкала нравственных ценностей задается миросозерцанием.
– Это значит — верой?
— Да, конечно.
– А если человек не верует?
— Такого не бывает. Хотя бы в подсознании у любого человека живет шкала ценностей, которая и определяется его верой.
– В Бога?..
— Не обязательно. Может быть атеистическая вера в то, что мир бессмыслен. Как у Сартра. В таком случае бессмысленно все, в том числе и этическое поведение. Но в подсознании у этих людей обычно живут нравственные представления, унаследованные от традиционных религиозных понятий. Значит, опять-таки все определяет вера, либо осознанная, либо неосознанная.
– В Бога?..
— Не обязательно. Может быть атеистическая вера в то, что мир бессмыслен. Как у Сартра. В таком случае бессмысленно все, в том числе и этическое поведение. Но в подсознании у этих людей обычно живут нравственные представления, унаследованные от традиционных религиозных понятий. Значит, опять-таки все определяет вера, либо осознанная, либо неосознанная.
– Часто современное сознание сомневается во всем, ничего «не принимая на веру». Как Вы относитесь к такому способу познания мира?
— Рациональный аспект познания требует именно такого подхода, и в науке он необходим. Но есть познание иное, целостное, интуитивное, ему свойственна непосредственная достоверность внутреннего постижения. Это вовсе не «принятие на веру», а живой реальный опыт, и здесь нужны только коррекция и формирующая деятельность разума. Чтобы быть понятней, скажу: когда мы воспринимаем нетленную красоту рублевской Троицы, это вовсе не значит, что мы что-то приняли на веру. Мы восприняли, а разум может дать лишь вспомогательный материал аналитического свойства относительно композиции, структуры, замысла иконы.
– Существует религиозная живопись, религиозная литература. Возможно ли существование религиозного кинематографа, как Вы думаете?
— Возможно, конечно. Всякий кинофильм, ставящий вечные вопросы, может быть отнесен к категории религиозного кинематографа.
– Анджей Вайда как-то назвал основоположником современного религиозного кинематографа Андрея Тарковского...
— Да, я думаю, что произведения Тарковского насквозь пронизаны духовной и религиозной проблематикой. Его картины — притчи и символы. Они говорят — в «Андрее Рублеве» — о чуде духовности, которое не погибает среди мрака, о стремлении человека начать диалог с космическим Разумом (в «Солярисе») и нравственной драме, открывающейся в этом стремлении, — ведь именно контакт с Океаном порождает воплощенные укоры совести; о великом, трудном и ответственном пути веры, что не только возвышает человека, но и изобличает его, — в «Сталкере».
– Мы сейчас много говорим о национальных культурах, о том, что десятилетия попрания духовности особенно губительно сказались именно на них.
— И все же, мне кажется, кровообращение в культурах народов нашей страны не остановилось полностью. Творческий потенциал не иссяк, несмотря на попытки превратить культурный организм в механизм, жизнь все же берет свое. Я очень надеюсь, что нынешние процессы вернут нашей цивилизации и нашим культурам хотя бы часть утраченной органичности.
– Как Вы относитесь к явлению космополитизма в жизни, в искусстве?
— Слово «космополит» было унижено, поскольку использовалось как инструмент репрессий сталинским аппаратом. Для древних греков, которые изобрели этот термин, слово «космополит» — гражданин Вселенной — было великим словом. Оно вовсе не означало отказа от своей культуры. Стоики, например, были космополитами, но при этом типичными представителями греческого и римского мира. По мере роста средств коммуникации наука, искусство и многое другое естественно приобретают космополитические черты.

Главная опасность здесь лишь в том, чтобы не происходило культурной энтропии, чтобы вместо братского взаимообогащения культур не совершалось их истребления типовым, стандартным, бездушным. Христианство всегда воплощалось в живых конкретных своеобразных формах культур. Нет какой-то однородной христианской культуры, но при этом христианство является универсальным учением, которое, признавая ценность культурных различий, в высшем плане объемлет все.

Апостол Павел признавал, что в земной жизни существуют эллины и иудеи, варвары и скифы, но во Христе, говорил он, нет уже ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа. Это исключает как антикультурную и антинациональную нивелировку, так и шовинистическую конфронтацию и изоляцию.
– Что, с точки зрения христианства, может и должно противостоять национальной ограниченности, равно как и шовинизму?
— Для национальных культур очень опасна тенденция к самозамыканию. Культура не может развиваться в изоляции — это доказала вся история человечества. Культура обязательно должна существовать на вдохе и выдохе, на том, чтобы она была открыта другим культурам и могла бы делиться своими сокровищами с окружающим миром. Необходим обмен духовный, чтобы не было культурного изоляционизма.

Что касается нашей страны, то ее судьба — быть страной многонациональной, а значит, наша задача — учиться жить вместе, учиться преодолевать в себе ксенофобию и национальное отчуждение. Это первобытные стихии, очень вредные для человека, очень низменные, они противоречат и патриотизму, потому что человек, не уважающий других, — он и себя не уважает. Это все болезненные комплексы, когда народы, живущие бок о бок, срывают свое раздражение, тяжкие моральные состояния на инородцах, живущих рядом.

Мы знаем о трагедии Карабаха, когда там набрасывались друг на друга люди, жившие рядом, — это тоже история, тоже ксенофобия, это ненависть к чужому, и это — грех, который человек должен преодолевать.
— Спасибо Вам за встречу.

Беседа «О духовности» впервые была опубликована в журналах «КИНО» (на русском яз.), «KINO» (на латышском яз.), № 7, 1989 г., Рига