Ну, в общем, проблема эта, к сожалению, довольно абстрактная, потому что у протестантизма есть своя социальная доктрина, хорошая или плохая, это неважно, но она есть. Она, конечно, претерпевала определенные изменения, она была связана и с прогрессивным направлением, и с более таким консервативным.
Вот сейчас, например, американские фундаменталисты, это, значит, консерваторы протестантские, крайние, они подняли вот сейчас уже вопрос о том, что христианин должен вмешиваться в политику. Хватит, это ложная идея, об отделении церкви от государства, мы должны идти в политику. У них много миллионеров, и они их поддерживают, и у них сейчас и в эфире полно, и они всюду действуют, там у них такие группировки. Они, по-моему, кажется, внешне справедливо говорят, что политическая жизнь должна обязательно определяться духовными ценностями, и так далее. Но это отвлеченно.
А в конкретной жизни получается, что всякая политика, правая или левая, она всегда несёт в себе столько аспектов… Там полно лжи неизбежной, недаром говорится, что политика – грязная вещь. Она, политика, страшно прагматична. Ее не интересует человек, а только интересы… Политика – это политика. (Голос из зала: – Главное в политике – это победа.) Да, да. По существу политика, в общем, конечно, как правило, аморальна. И "победителей не судят", и "историки потом все оправдают". И если, значит, христиане американские, которые рвутся сейчас в политику, протестанты, захватят, они запачкаются во все эти дела, что уже и происходит.
Поэтому, скажем, известные проповедники, как там Билли Грэм и так далее – они вот как-то колеблются. Им и хочется как бы влиять на общество, что закономерно и здорово, но с другой стороны, когда их начинают втягивать в эту мясорубку политических интриг, они чувствуют, что они попадают просто в зубы дьяволу. Значит, так у протестантов. Вначале у протестантизма была определенная идея о том, что судьба каждого решена. Каждый человек… Вот есть избранные, ты узнаешь о том, избранный ты или нет, если тебе будет в жизни везти; я очень упрощённо говорю; поэтому каждый должен выполнять свой долг, работать, трудиться профессионально, накапливать.
Помните старика Гранде? Вот это классический образец такого вот человека, который вот пред Богом отвечает, что вот он набрал это, и вот, значит, он в порядке, потому что он выполнил свой долг. Кстати, протестантизм создал тем самым капиталистическую систему – ну, не в прямом смысле слова, но он очень повлиял на формирование идеи капитала, накопительства и так далее.
Католическая система, она, действительно, как Вы отметили верно, она все время модифицируется. В ней есть элементы и того, и этого; она находится в постоянном поиске, потому что она стремится к созданию некой модели справедливого распределения материальных благ и какого-то оптимального варианта социальной структуры. Но если мы будем объективны, мы заметим, что несмотря на колоссальные работы католических монахов и богословов в области политэкономии, марксизма, работы в области социальной политики, окончательно это не выработано. Но есть сумма каких-то документов, которая называется "социальная доктрина Церкви".
Теперь вопрос о том, что делается у нас, в православии. Поскольку у нас Церковь как организация людей играла влиятельную роль только до Петра Первого, она имела дело с княжеской, великокняжеской и монархической структурой. И для неё идея заключалась в том, чтобы татарщине, анархии, хаосу противопоставить единую, централизованную, так сказать, Богопомазанную власть. Исторически это было прогрессивно, как у нас говорили, потому что в условиях, скажем, Золотоордынского ига становление Московского Царства – действительно это было нужно.
Но вы заметьте, что "спасибо" за это не сказали, что царская власть, едва став на ноги, она немедленно отбросила слово Церкви. Ну, я не буду обращаться к истории, а просто обращусь к кинематографу, который вам ближе. Вспомните фильм "Иван Грозный", хотя это, в общем, фильм лживый совершенно насквозь, но там есть такой момент: когда Иван Грозный коронуется, то там митрополит Макарий пытается ему что-то сказать, но уже он стоит, на него глазами фыркает, а потом стычки его с митрополитом Филиппом, которого он потом и заточил, и задушил. А митрополит Филипп выступал против террора.
Он согласился стать из монахов митрополитом, но с условием, что он будет иметь "право печалования". У нас многие современные стилизаторы иногда думают, что "печалование" – это печалиться, и так употребляют, и думают, что это очень красиво, по-славянски. "Печалование" – это ходатайство о заключенных. Ну, и пользуясь этим обещанием этим устным царя, он стал вступаться за репрессированных совершенно невинно людей, и, как известно, чем это всё кончилось. Он сначала отстранил от себя Сильвестра; в общем, это была политика монархии.
Кстати, патриарх Никон, который был отстранен одним из первых Романовых, он был отстранен потому, что казалось, что он власть захватывает, он назывался тоже "Великий Государь". И церковь как социальная сила была разрушена. Ну, это, может быть, сильно сказано, но – отстранена от деятельности. И поэтому естественно, что никакой социальной доктрины вырабатывать в условиях нового общества, общества восемнадцатого, девятнадцатого, тем более двадцатого века она даже не могла и пытаться.
Только русские религиозные философы – Владимир Соловьев, Бердяев, Франк и ряд других – они пытались предложить в этом направлении … ну, начиная ещё с Чаадаева… некую, так сказать, умозрительную модель. Но можно развернуть сейчас панораму этих моделей, которые у них были, они довольно разнообразны, но, строго говоря, их нельзя считать социальной доктриной Православной Церкви.
Значит, мы находимся в таком моменте, когда такой доктрины нет. И если что и осталось от той традиции, то это традиция подержания порядка, моно, и без этого порядка… Поэтому когда рухнул режим царский, то страшно все растерялись, хотя он Церкви причинял в основном только зло. Как режим. Может быть, лично никто из царей этого не хотел, но… Я имею в виду царей девятнадцатого века.
Но достаточно сказать, что Николай Первый исключительно тормозил издание Библии, пока не умер. В течение всего его правления. И когда люди пытались ходатайствовать об этом, например, архимандрит Макарий Глухарев, алтайский миссионер, его наказали за это, потому что он писал, он посылал свои переводы в столицу, писал на имя императора, что народ нельзя оставлять без Слова Божия, что славянский уже не понимают, ему не отвечали, тогда он написал: "Вам мало 14 декабря, наводнения в Петербурге?" Тогда его наказали, и все.
Так было, пока не умер император. Нужны были для Русской Церкви соборы – Николай Второй не разрешал их созывать, и был созван он только после Февральской революции. Контроль был полный, но несмотря на это инерция сохранилась, привычка сохранилась. Поэтому мы свободны от какой-нибудь обязательной социальной доктрины. Но то наследие, которое оставила нам мысль от Чаадаева до Зеньковского, Лосского; особенно Федотов, Георгий Петрович Федотов, человек, который исключительно… это историк был знаменитый, он создал одну из самых ярких социальных концепций.
Он жил тут до двадцать пятого года, вынужден был уехать в силу трудных каких-то обстоятельств. И умер он… Его считали за границей "communaisonne" ("коммуниствующим" по-французски), то есть "коммуниствующим", и даже изгнали из Парижского Богословского Института за это. Но он был просто человеком объективным, настоящим православным христианином, и он не хотел превращаться в такого махрового монархиста или антисоветчика, он высказывал то, он что думал. И когда его изгнали, Бердяев написал гневную статью "Есть ли в православии свобода совести?"
Умер он в Америке в 51- ом. Вот у него можно найти… И у Вышеславцева, такой тоже был; но это будут всё высказывания частных мыслителей.